Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 7

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

Let me go, return me to my lost home,
Voronezh, I'm still yours though you drop me
you black joke, Voronezh, you cannot stop me
singing, even under your crow-black dome.

Translated by George Szirtes

Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 6

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

This is no joke, Voronezh. I am not Poe's Raven.
I will not come knocking for you to drop the latch
and lock me out. I have no knife to prise my way in,
but I will return Voronezh, sharp as a raven's snitch.

Translated by George Szirtes

Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 5

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

Thieving magpie, Voronezh, black and sharp as night.
Will you drop your loot or pick it up and punish
your son with it, as a raven or magpie might,
you who are only a joke yourself, Voronezh?

Translated by George Szirtes

Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 4

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

Alternatively: Crow, the Crow's bright blade.
Will you crow now Voronezh, now I have gone...?
Will you drop me or gather me in your masquerade,
crow, joker, with your sharp beak of black crow-shade.

Translated by George Szirtes

Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 3

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

Ravensditch, Ravensbruck, Ravensbeak,
Let me go, let me come, or else you will seek
me in vain, Voronezh, having dropped my life
on a whim, raven whose beak is sharp as a knife...

Translated by George Szirtes

Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 2

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

Vóron, a raven, nozh: a snitch: ditched by

Voronezh, like unstitched leaves, reached by

Voronezh, rehitched, stitched up by the bitch

Voronozh, the raven with the snitch.

Translated by George Szirtes

Воронеж
Осип Мандельштам

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,—

Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.

Апрель 1935

______________________________________________

The Voronezh Variations 1

Osip Mandelstam

for Veronika Bowker

Raven: vóron; nozh: blade, winds me out, re-winds me:

The blade must fall, the raven’s free yet binds me.

Returns, re-venues, misses me and finds me,

Vorónezh, ravensblade whose whim defines me.

Translated by George Szirtes

Ballade van de Traagheid
Herman De Coninck


Ik hou van de traagheid van liggen in het gras, als een vorst:
ik, uitkijkend over mijn aanhangers,
mijn ledematen, zeggend tot mijn linkerarm:
jij daar, breng mijn hand eens voor
mijn mond, dat ik geeuw, in orde,
ga maar weer liggen, goed zo,
tucht moet ik hier hebben.

Ik hou van de traagheid van zijn,
zen, zegt men in het oosten, ik geloof dat het
hetzelfde is.
Ik hou van de traagheid van liggen in bed,
Jij naast mij, je knie in mijn knie-
holtes, als twee s'en, de traagheid waarmee je me
niet gezegd hebt dat je al wakker was,
je uit lippen bestaande ontvankelijkheid,
de traagheid waarmee ik sneller en sneller kom,
de kalmte waarmee ik wilder en wilder word,
de traagheid van jouw diplomatisch lichaam
dat geeft en neemt, jouw corps diplomatique,

en de traagheid van een sigaar nadien,
de traagheid van grandeur, de traagheid van wie
zich te pletter rijdt tegen een boom in vertraagde
film, het majestuose van een ontploffing, plechtig,
plechtig eindigt dit leven.

_______________________________________________

The Ballad of Slowness
Herman De Coninck


I love the slowness of lying on grass, like a king:
me, looking out and surveying my adherents,
my extremities, telling my left arm:
you there, convey my hand to my mouth
that I might yawn, that's right,
and now lie down again, excellent,
I must have discipline.

I love the slowness of being,
Zen, they say in the East, I believe
it's the same thing.
I love the slowness of lying in bed,
you next to me, with your knees behind
my knees, like double S, the slowness with which
you haven't told me yet that you're awake,
your responsiveness consisting of lips,
the slowness with which I come faster and faster,
the calmness with which I grow wilder and wilder,
the slowness of your diplomatic body
that gives and takes, your corps diplomatique,

and the slowness of a cigar afterwards,
the slowness of grandeur, the slowness of someone
smashing his car into a tree in slow
motion, the majesty of explosion, solemn,
solemnly ends this life.

Translated by David Colmer

Bonte Abeelen
Guido Gezelle


Wit als watte, en teenegader
groen, is 't bonte abeelgeblader.

Wakker, als een wekkerspel
wikkelwakkelwaait het snel.

Groen vanboven is 't en, zonder
minke, wit als melk, vanonder.

Onstandvastig volg het, gansch,
't onstandvastig windgedans.

Wisselbeurtig, op en neder,
slaat het, als een' vogelveder.

Wit en grauw, zoo, dóór de lucht,
"bonte-abeelt" de duivenvlucht.

___________________________________

The Aspen Tree
Guido Gezelle


White and green together heaves
The aspen all its glancing leaves.

Ever awake, like a ticking clock,
To and fro its branches rock.

From above, it is all a shimmer of green,
And milk-white when from below it is seen.

Most unpeaceable of tree,
It dances with the fitful breeze.

Up and down in windy weather
Wave its leaves, like a bird's feather.

White and grey it gleams in the night,
Like a flock of doves in flight.

Translated by Jethro Bithell

Она
Зинаида Гиппиус

В своей бессовестной и жалкой низости,

Она как пыль сера, как прах земной.

И умираю я от этой близости,

От неразрывности её со мной.

Она шершавая, она колючая,

Она холодная, она змея.

Меня изранила противно-жгучая

Её коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я!

Неповоротлива, тупа, тиха.

Такая тяжкая, такая вялая,

И нет к ней доступа - она глуха.

Своими кольцами она, упорная,

Ко мне ласкается, меня душа.

И эта мертвая, и эта черная,

И эта страшная - моя душа!

____________________________________

She
Zinaïda Gippius


In her shameless and pathetic baseness,
Like dust, she is gray, like mortal remains.
And I am dying of this fatal closeness,
Because she cannot be dissolved from me.

She is rough and she is thorny;
She is cold—she is a snake.
I am wounded all over by her sickly-burning,
Elbow-shaped scales.

Oh, to feel her sharpened sting!
Sluggish, dull and silent.
She's such a grave and such a faded thing,
And there's no reaching her—she's deaf.

Obstinately, with her coiling rings
She snuggles up to me, strangling me whole.
And this most dead, most black of things,
Most terrifying she—she is my soul!

Ein Gleiches
(Wanderers Nachtlied)
Johann Wolfgang von Goethe


Über allen Gipfeln
Ist Ruh, 
In allen Wipfeln
Spürest du
Kaun einen Hauch;
Die Vögelein schweigen im Walde.
Warte nur, balde,
Ruhest du auch.

______________________________

Night Song
Johann Wolfgang von Goethe


O'er all the hilltops
Is quiet now.
In all the treetops
Hearest thou
Hardly a breath.
The birds are asleep in the trees, 
Wait, soon like these,
Thou, too, shalt rest.

Translated by Wadsworth Longfellow

24 мая 1980
Иосиф Бродский

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной болью гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

__________________________________________________

May 24, 1980

Joseph Brodsky

I have braved, for want of wild beasts, steel cages,

carved my term and nickname on bunks and rafters,

lived by the sea, flashed aces in an oasis,

dined with the-devil-knows-whom, in tails, on truffles.

From the height of a glacier I beheld half a world, the earthly

width. Twice have drowned, thrice let knives rake my nitty-gritty.

Quit the country that bore and nursed me.

Those who forgot me would make a city.

I have waded the steppes that saw yelling Huns in saddles,

worn the clothes nowadays back in fashion in every quarter,

planted rye, tarred the roofs of pigsties and stables,

guzzled everything save dry water.

I've admitted the sentries' third eye into my wet and foul

dreams. Munched the bread of exile; it's stale and warty.

Granted my lungs all sounds except the howl;

switched to a whisper. Now I am forty.

What should I say about my life? That it's long and abhors transparence.

Broken eggs make me grieve; the omelette, though, makes me vomit.

Yet until brown clay has been rammed down my larynx,

only gratitude will be gushing from it.